Виртуальное
интервью
КОНСТАНТИН
ПЕТРОВИЧ ПОБЕДОНОСЦЕВ:
ОБ ОТЕЧЕСТВЕ И
РЕФОРМАХ
Корреспондент: Константин Петрович! У нас теперь что ни год - год выборов. Помнится вы
не единожды резко отзывались по поводу этой демократической процедуры. Что же
вас в ней не устраивает?
Победоносцев: Одно из самых лживых
политических начал есть начало народовластия, та... идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория
парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой
интеллигенции - и проникла, к несчастию, в русские безумные головы.
В
чем состоит теория парламентаризма? Предполагается, что весь народ в народных
собраниях творит себе законы, избирает должностные лица, стало быть, изъявляет непосредственно
свою волю и приводит ее в действие... Это идеальное представление. Прямое
осуществление его невозможно... Такова теория. Но посмотрим на практику. Выборы
никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не
стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководятся
собственным произвольным усмотрением или расчетом, соображаемым с тактикою
противной партии.
Если
бы потребовалось истинное определение парламента, надлежало бы сказать, что
парламент есть учреждение, служащее для
удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов
представителей. Учреждение это служит не последним доказательством
самообольщения ума человеческого. Испытывая в течение веков гнет самовластия в
единоличном и олигархическом управлении и не замечая, что пороки единовластия
суть пороки самого общества, которое живет под ним, - люди разума и науки
возложили всю вину бедствия на своих властителей и на форму правления и
представили себе, что с переменою этой
формы на форму народовластия или представительного правления - общество
избавится от своих бедствий и от
терпимого насилия. Что же вышло в результате? Вышло то, что... люди, оставаясь
при слабостях и пороках своей натуры, перенесли на новую форму все прежние свои
привычки и склонности. Как прежде, правит ими личная воля и интерес
привилегированных лиц; только эта личная воля осуществляется уже не в лице
монарха, а в лице предводителя партии, и привилегированное положение
принадлежит не родовым аристократам, а господствующему в парламенте и правлении
большинству.
На
фронтоне этого здания красуется надпись: «Все для общественного блага». Но это
не что иное как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма,
высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение своему я. По смыслу
парламентской фикции, представитель отказывается в своем звании от личности и
должен служить выражением воли и мысли своих избирателей; а в действительности
избиратели - в самом акте избрания отказываются от всех своих прав в пользу
избранного представителя. Перед выборами кандидат, в своей программе и в речах
своих, ссылается постоянно на вышеупомянутую фикцию: он твердит все о благе
общественном, он не что иное, как слуга и печальник народа. Он о себе не думает
и забудет себя и свои интересы ради интереса общественного. И все это - слова,
слова, одни слова, временные ступеньки лестницы, которые он строит, чтобы
взойти куда нужно и потом сбросить ненужные ступени. Тут уже не он станет
работать на общество, а общество станет орудием для его целей. Избиратели
являются для него стадом для сбора
голосов.
Так
развивается, совершенствуясь, целое искусство играть инстинктами и страстями
массы для того, чтобы достигнуть личных целей честолюбия и власти. Затем уже
эта масса теряет всякое значение для выбранного ею представителя до тех пор,
пока понадобится снова на нее действовать: тогда пускаются в ход снова льстивые
и лживые фразы, - одним в угоду, в угрозу другим: длинная, нескончаемая цепь
однородных маневров, образующая механику парламентаризма. И такая-то комедия
выборов продолжает до сих пор обманывать человечество...
По теории парламентаризма, должно
господствовать разумное большинство; на практике господствуют пять-шесть
предводителей партии; они, сменяясь, овладевают властью. По теории, убеждение утверждается ясными доводами во время
парламентских дебатов; на практике - оно не зависит нисколько от дебатов, но
направляется волею предводителей и соображениями личного интереса. По теории, народные представители имеют
в виду единственно народное благо; на практике - они, под предлогом народного
блага и на счет его, имеют в виду преимущественно личное благо свое и друзей
своих. По теории - они должны быть из
лучших, излюбленных граждан; на практике - это наиболее честолюбивые и
нахальные граждане. По теории -
избиратель подает голос за своего кандидата потому, что знает его и доверяет
ему; на практике - избиратель дает голос за человека, которого по большей части
совсем не знает, но о котором натвержено ему речами и криками заинтересованной
партии. По теории - делами в
парламенте управляют и двигают - опытный разум и бескорыстное чувство; на
практике - главные движущие силы здесь - решительная воля, эгоизм и
красноречие.
Вот
каково в сущности это учреждение, выставляемое - целью и венцом государственного
устройства. Больно и горько думать, что в земле Русской были и есть люди,
мечтающие о водворении этой лжи у нас.
Корреспондент: Гм... как
мрачно. Вы что же, в принципе
отвергаете путь демократического развития?
Расширяя
свое основание, новейшая демократия ставит ближайшею себе целью всеобщую подачу
голосов - вот роковое заблуждение, одно из самых поразительных в истории
человечества... Каждый голос, представляя собою ничтожный фрагмент силы, сам по
себе ничего не значит: относительное значение может иметь только некоторое
число, или группа голосов. Происходит явление, подобное тому, что бывает в собрании безыменных или акционерных
обществ. Единицы сами по себе бессильны; но тот, кто сумеет прибрать к себе самое
большое количество этих фрагментов силы, становится господином силы,
следовательно, господином правления и решителем воли. В чем же, спрашивается,
действительное преимущество демократии
перед другими формами правления?
Повсюду,
кто оказывается сильнее, тот и становится господином правления: в одном случае
- счастливый и решительный генерал, а в другом - монарх или администратор - с
умением, ловкостью, с ясным планом действия, с непреклонною волей. При
демократическом образе правления правителями становятся ловкие подбиратели
голосов, с своими сторонниками, механики, искусно орудующие закулисными пружинами, которые приводят в движение кукол
на арене демократических выборов. Люди этого рода выступают с громкими речами о
равенстве, но в сущности любой деспот или военный диктатор в таком же, как и они, отношении господства к гражданам, составляющим
народ. Расширение прав на участие в выборах демократия считает прогрессом,
завоеванием свободы; по демократической теории выходит, что чем большее
множество людей призывается к участию в политическом праве, тем более
вероятность, что все воспользуются
этим правом в интересах общего блага для всех,
и для утверждения всеобщей свободы...
Опыт доказывает совсем
противное. История свидетельствует, что самые существенные, плодотворные для
народа и прочные меры и преобразования исходили - от центральной воли
государственных людей или от меньшинства, просветленного высокою идеей и глубоким знанием. Напротив того, с
расширением выборного начала происходило принижение государственной мысли и
вульгаризация мнения в массе
избирателей.
Корреспондент: Простите, но
демократия дает людям, обществу целый ряд преимуществ! Вспомните хотя бы право
на свободу слова...
Победоносцев: Любой уличный проходимец,
любой болтун из непризнанных гениев... может, имея свои или достав для наживы и
спекуляции чужие деньги, основать газету, хотя бы большую, собрать около себя
по первому кличу толпу писак, фельетонистов, готовых разглагольствовать о чем
угодно, репортеров, поставляющих безграмотные сплетни и слухи, - и штаб у него
готов, и он может с завтрашнего дня стать в положение власти, судящей всех и
каждого, действовать на министров и правителей, на искусство и литературу, на
биржу и промышленность...
Разумеется,
новая газета тогда только приобретает силу, когда пошла в ход на рынке, то есть
распространена в публике. Для этого требуются таланты, требуется содержание
привлекательное, сочувственное для читателей. Казалось бы, тут есть некоторая
гарантия: талантливые люди пойдут ли в службу к ничтожному или презренному
издателю и редактору? Читатели станут ли брать такую газету, которая не будет
верным отголоском общественного мнения? Но это гарантия только мнимая и
отвлеченная. Ежедневный опыт показывает, что тот же рынок привлекает за деньги
какие угодно таланты, если они есть на рынке - и таланты пишут, что угодно
редактору. Опыт показывает, что самые ничтожные люди... могут основать газету,
привлечь талантливых сотрудников и пустить свое издание на рынок в качестве
органа общественного мнения. Нельзя положиться и на здравый вкус публики. В
массе читателей - большею частью праздных - господствуют, наряду с некоторыми
добрыми, жалкие и низкие инстинкты праздного развлечения, и любой издатель
может привлечь к себе массу расчетом на удовлетворение именно таких инстинктов,
на охоту к скандалам и пряностям всякого рода.
Всем
известен недостаток серьезности в нашей общественной беседе: в уездном городе,
в губернии, в столице - известно, чем она пробавляется - картами и сплетней
всякого рода - и анекдотом, во всех возможных его формах. Самая беседа о так
называемых вопросах общественных и политических является большею частью в форме
пересуда и отрывочной фразы,
пересыпаемой тою же сплетней и анекдотом. Вот почва необыкновенно богатая и
благодарная для литературного промышленника, и за ней-то родятся, подобно
ядовитым грибам, и эфемерные, и успевшие стать на ноги, органы общественной
сплетни, нахально выдающие себя за органы общественного мнения...
Не
говорим уже о массе слухов и известий. Сочиняемых невежественными репортерами,
не говорим уже о гнусном промысле шантажа,
оружием коего нередко становится подобная газета. И она может процветать, может
считаться органом общественного мнения и доставлять своему издателю громадную
прибыль... И никакое издание, основанное на твердых нравственных началах и
рассчитанное на здравые инстинкты массы, - не в силах будет состязаться с нею
(...) От одного только журналиста, власть коего практически на все
простирается, - не требуется никакой санкции. Никто не выбирает его и никто не
утверждает. Газета становится авторитетом в государстве, и для этого
единственного авторитета не требуется никакого признания. Всякий, кто хочет,
первый встречный может стать органом этой власти, представителем этого
авторитета, - и притом вполне безответственным,
как никакая иная власть в мире. Это так, без преувеличения: примеры живые
налицо.
А
журналист имеет полнейшую возможность запятнать, опозорить мою честь, затронуть
мои имущественные права; может даже стеснить мою свободу, затруднить своими
нападками или сделать невозможным для меня пребывание в известном месте. Но эту
судейскую власть надо мною сам он себе присвоил: ни от какого высшего
авторитета, он не приял этого звания... в суде своем надо мною не связан
никакими формами процесса, и не подлежит никакой апелляции в своем приговоре.
Корреспондент: Но ведь
тем-то и хороша демократия, что «потерпевший» может опубликовать опровержение в
любой другой газете, обратиться, наконец, в суд...
Победоносцев: Все возможные опровержения и объяснения не
могут дать ему полного удовлетворения. Не всякий из читателей, кому попалась на
глаза первая поносительная статья, прочтет другую оправдательную или
объяснительную, а при легкомыслии массы читателей - позорящее внушение или
надругательство оставляют во всяком случае яд в мнении и расположении массы.
Судебное
преследование за клевету, как известно, - дает плохую защиту, и процесс по
поводу клеветы служит почти всегда средством не к обличению обидчика, но к
новым оскорблениям обиженного; а притом журналист имеет всегда тысячу средств
уязвлять и тревожить частное лицо, не давая ему прямых поводов к возбуждению
судебного преследования.
Можно
ли представить себе деспотизм более насильственный, более безответственный, чем
деспотизм печатного слова?
Корреспондент: Ну вот, и уж в возможность правовой защиты вы не верите. Может судебная
система вообще ни к чему? Будем судить только «по-разумению»?
Победоносцев: Суд - такое великое и
страшное дело - суд, первое орудие государственной власти, ложно поставленный
учреждениями, ложно направленными, - суд в расстройстве и бессилии. Вместо
упрощения он усложнился и скоро уже станет недоступен никому, кроме богатых и
искусных в казуистической формалистике. Изменяется - и не к добру изменяется -
понятие о законе. Закон - с одной
стороны правило, с другой стороны - заповедь, и на этом понятии о заповеди
утверждается нравственное сознание о законе. Основным типом закона остается
десятословие: «чти отца твоего... не убий... не укради... не завидуй».
Независимо от того, что зовется на новом языке санкцией, независимо от кары за нарушение, заповедь имеет ту силу,
что она будит совесть в человеке, полагая свыше властное разделение между светом и тьмою, между правдою и неправдою...
Об
этом высоком и глубоком значении закона совсем забывает новое учение и новая
политика законодательства. На виду
поставлено одно лишь значение закона, как правила для внешней
деятельности, как механического уравнителя всех разнообразных отправлений человеческой деятельности в
юридическом отношении. Все внимание обращено на анализ и на технику в созидании
законных правил. Бесспорно, что техника и анализ имеют в этом деле великое
значение; но совершенствуя то и другое, разумно ли забывать основное значение
законного правила. А оно не только забыто, но доходит уже до отрицания его.
И
вот, мы громоздим, без числа и без меры, необъятное здание законодательства,
упражняемся непрестанно в изобретении правил, форм и формул всякого рода.
Строим все это во имя свободы и прав человечества, а до того уже дошло, что
человеку двинуться некуда...
Власть
орудует не одною буквою закона, рабски подчиняясь ей в страхе ответственности,
но орудует законом в цельном и разумном его значении, как нравственною силой,
исходящею от государства. А где этой существенной силы нет, где нет древних
учреждений, из рода в род служащих хранилищем разума и искусства в применении
закона, там умножение и усложнение законов производит подлинно лабиринт, в коем
запутываются дороги всех подзаконных людей... Законы становятся сетью не только
для граждан, но, что всего важнее, для самих властей, призванных к применению
закона, - стесняя для них, множеством ограничительных и противоречивых предписаний, ту свободу
рассуждения и решения, которая необходима для разумного действования власти.
Когда
открывается зло и насилие, когда предстоит защитить обиженного, водворить
порядок и воздать каждому должное, необходимо властное действие воли,
направляемое стремлением к правде и к благу общественному. Но если при том
лицо, обязанное действовать, на всяком шагу встречается в самом законе с
ограничительными предписаниями и искусственными формулами, если на всяком шагу
грозит ему опасность перейти ту или другую черту, из множества намеченных в
законе, - если при том пределы властей и ведомств, соприкасающихся в своем
действии, перепутаны в самом законе множеством дробных определений, - тогда
всякая власть теряется в недоумениях, обессиливается тем самым, что должно бы
вооружить ее силою, т.е. законом, и подавляется
страхом ответственности в такую минуту, когда не страху, а сознанию
долга и права своего - надлежало бы служить единственным побуждением и
руководством.
Нравственное
значение закона ослабляется и утрачивается в массе законных статей и
определений, нагромождаемых в непрерывной деятельности законодательной машины,
и напоследок самый закон - в сознании народном получает значение какой-то
внешней силы, неведомо зачем ниспадающей и отовсюду связующей и стесняющей
отправления народной жизни...
Корреспондент: Константин
Петрович! Вероятно, это моя вина, что первый же вопрос дал «не то» направление
нашей беседе: все о политике, да о политике... Мы же с вами прежде всего
государственные служащие! И вы, как человек, который, по мнению современников,
четверть века имел громадное влияние на государственные дела России, можете,
вероятно, немало рассказать о природе власти, и о том, как она должна на ваш
взгляд, действовать?
Победоносцев: Великое и страшное дело -
власть, потому что власть не для себя существует,
но есть служение, на которое обречен человек. Отсюда и безграничная,
страшная сила власти, и безграничная, страшная тягота ее.
Сила
ее безгранична, и не в материальном смысле, а в смысле духовном, ибо это сила
рассуждения и творчества. Первое отправление власти есть обличение правды и различение неправды: на этом основана вера во власть и неудержимое тяготение к
ней всего человечества...
Сколько ни живет
человечество, не перестает страдать то от власти, то от безвластия. Насилие,
злоупотребление, безумие, своекорыстие власти - поднимает мятеж. Изверившись в
идеале власти, люди мечтают обойтись без власти и поставить на место ее слово
закона. Напрасное мечтание: во имя закона возникающие во множестве самовластные
союзы поднимают борьбу о власти, и раздробление властей ведет к насилиям - еще
тяжелее прежних. Так бедное человечество в искании лучшего устройства носится
точно по волнам безбрежного океана, в коем бездна призывает бездну, кормила нет
- и не видать пристани...
И
все-таки - без власти жить ему невозможно. В душевной природе человека, - за
потребностью взаимного общения, глубоко таится - потребность власти. С тех пор
как раздвоилась его природа, явилось различие добра и зла, и тяга к добру и
правде вступила в душе его в непрестающую борьбу с тягой к злу и неправде, - не
осталось иного спасения, как искать примирения и опоры в верховном судии этой
борьбы, в живом воплощении властного начала порядка и правды.
Итак,
сколько бы ни было разочарований, обольщений, мучений от власти,
человечество... не перестает верить в идеал власти и повторять попытки к его
осуществлению... Масса человечества хранит в себе веру в высшее начало жизни, и
посреди слез и крови, подобно слепцу, ищущему вождя, ищет для себя власти и
призывает ее с непрестающей надеждой, и эта надежда - жива, несмотря на вековые
разочарования и обольщения.
Дело
власти есть дело непрерывного служения, а потому в сущности - дело самопожертвования. Как странно звучит, однако, это слово в
ходячих понятиях о власти. Казалось бы, естественно людям бежать и уклоняться
от жертв. Напротив того - все ищут власти, все стремятся к ней, из-за власти
борются, злодействуют, уничтожают друг друга, а достигнув власти, радуются и
торжествуют. Власть стремится величаться,
и величаясь, впадает в странное мечтательное состояние, как будто она сама для
себя существует, а не для служения.
Во
всяком случае и во всех обстоятельствах власть повсюду и в особенности у нас в
России, имеет громадную нравственную силу, которой никто не может отнять или
умалить, если сама не захочет. Это право и сила - отличать добро от зла и
правду от неправды в людях и действиях человеческих. Эта сила, если постоянно
употреблять ее, сама по себе послужит великим рычагом для нравственного
улучшения и для подъема духа в обществе. Когда добрые и прямые почувствуют уверенность в том, что они не будут
перед властью смешаны безразлично с недобрыми и лукавыми, это придаст
необыкновенную энергию росту всякого доброго семени.
Корреспондент: Но власть -
это прежде всего люди. И кто же должен осуществлять ваши романтичные
представления? Может, пришельцы?
Победоносцев: Власть, как носительница правды, нуждается
более всего в людях правды, в людях твердой мысли, крепкого разумения и правого
слова, у коих да и нет не соприкасаются и не сливаются, но
самостоятельно и раздельно возникают в духе и в слове выражаются. Только такие
люди могут быть твердой опорой власти и
верными ее руководителями. Счастлива власть, умеющая различать таких людей и
ценить их по достоинству и неуклонно держаться их. Горе той власти, которая
такими людьми тяготится и предпочитает им людей склонного нрава, уклончивого
мнения и языка льстивого.
Корреспондент: Давайте
спустимся на грешную землю. Поговорим о госслужащих, управленцах, руководителях
среднего звена, наконец...
Победоносцев: Начальнику должно быть присуще сознание достоинства власти. С достоинством
совместна, и должна быть неразлучна с ним, простота
обращения с людьми, необходимая для возбуждения их к делу... и для поддержания
искренности в отношениях. Сознание достоинства должно быть неразлучно с
сознанием долга: по мере того как бледнеет сознание долга, сознание достоинства, расширяясь и возвышаясь не в меру,
производит болезнь, которую можно назвать гипертрофией
власти...
Сознавая
достоинство власти, начальник не может забыть, что он служит зеркалом и
примером для всех подвластных. Как он станет держать себя, так за ним
приучаются держать себя и другие - в приемах, в обращении с людьми, в способах
работы, в отношении к делу, во вкусах, в формах приличия и неприличия.
Однако,
соблюдая свое достоинство, начальник должен столь же твердо соблюдать и
достоинство своих подвластных. Отношения его к ним должны быть основаны на
доверии, ибо в отсутствии доверия нет нравственной связи между начальником и
подчиненным. Беда начальнику, если он вообразит, что все может знать и обо всем
рассудить непосредственно, независимо от знаний и опытности подчиненных, и
захочет решить все вопросы одним
своим властным словом и приказанием, не справляясь с мыслью и мнением
подчиненных, непосредственно к нему относящихся. В таком случае он скоро
почувствует свое бессилие перед знанием и опытностью подчиненных и кончит тем,
что попадет в совершенную от них зависимость.
Пущая
беда ему, если он впадает в пагубную привычку не терпеть и не допускать
возражений и противоречий: это свойство не одних только умов ограниченных, но
встречается нередко у самых умных и энергических, но не в меру самолюбивых и
самоуверенных деятелей. Добросовестного
деятеля должна страшить привычка к произволу и самовластию в решениях: ею
воспитывается равнодушие, язва бюрократии.
Власть не должна забывать, что за каждой бумагой стоит живой человек или живое
дело, и что сама жизнь настоятельно требует и ждет соответственного с ней
решения и направления.
Корреспондент: А каковы ваши
представления об обязанностях руководителей более высокого ранга, вплоть до
правительства и его членов?
Победоносцев: Чем шире круг деятельности
властного лица, чем сложнее механизм управления, тем нужнее для него
подначальные люди, способные к делу, способные объединить себя с общим
направлением деятельности к общей цели. Люди нужны во всякое время и для
всякого правительства, а в наше время едва ли не нужнее чем когда-либо: в наше
время правительству приходится считаться со множеством вновь возникших и
утвердившихся сил - в науке, в литературе, в критике общественного мнения, в
общественных учреждениях с их самостоятельными интересами. Уменье найти и
выбрать людей - первое искусство власти; другое уменье - направить их и ввести
в должную дисциплину деятельности.
Выбор
людей - дело труда и приобретаемого
трудом искусства распознавать
качества людей. Но власть нередко склоняется устранять себя от этого труда и
заменяет его внешними или формальными признаками
качеств.
Самыми
обычными признаками этого рода считаются патенты
окончания курсов высшего образования, патенты, приобретаемые посредством
экзаменов. Мера эта, как известно, весьма неверная и зависит от множества
случайностей, стало быть, сама по себе не удостоверяет на самом деле ни знания, ни тем менее, способности кандидата к тому делу, для коего
он требуется. Но она служит к избавлению власти от труда всматриваться в людей
и опознавать их. Руководствуясь одной этой мерой, власть впадает в ошибки,
вредные для дела. Не только способность и уменье, но и самое образование человека не зависит от выполнения
учебных программ по множеству предметов, входящих в состав учебного курса.
Бесчисленные примеры лучших учеников - ни на какое дело негодных, - и худших,
оказавшихся замечательными деятелями - доказывают противное. Весьма часто
случается, что способность людей открывается лишь с той минуты, когда они
прикоснулись к живой реальности дела...
Начальник
обширного управления с обширным кругом действия не может действовать с успехом,
если захочет, без должной меры, простирать свою власть непосредственно на все
отдельные части своего управления, вступаясь во все подробности
делопроизводства. Самый энергический и опытный деятель может даром растратить
свои силу и запутать ход дел в подчиненных местах, если с одинаковой ревностью
станет заниматься и существенными вопросами, в коих надлежит ему давать общее
направление, и мелкими делами текущего производства. Место его наверху дела,
откуда может он обозревать весь круг подчиненной деятельности: спускаясь
непосредственно во все углы и закоулки управления, он потеряет меру труда
своего и своей силы и способность широкого кругозора, расстроит необходимое во
всяком практическом деле разделение труда и ослабит в подчиненных нравственный
интерес деятельности и сознание нравственной ответственности каждого за порученное
ему дело.
С
другой стороны, ошибется главный
начальник, если предоставит себе лично выбор не только лиц непосредственно от
него зависящих, но и всех второстепенных деятелей и работников, подчиненных
начальникам отдельных частей управления: в таком случае он взял бы на себя дело
свыше сил своих, и не на пользу дела... Начальник каждой отдельной части несет на себе ответственность за успех порученного
ему дела, и отнять у него право избирать по усмотрению своему сотрудников себе
и работников - значит снять с него ответственность за успешный ход дела,
ослабить его авторитет и стеснить его свободу в законном круге его
деятельности.
К
несчастью, по мере ослабления нравственного начала власти в начальнике, им
овладевает пагубная страсть патронатства,
страсть покровительствовать и раздавать места и должности высшего и низшего
разряда. Великая беда от распространения этой страсти, лицемерно прикрываемой
видом добродушия и благодеяния нуждающимся людям. Побуждения этой
благодетельности нередко смешиваются с побуждениями угодничества перед другими
сильными мира, желающими облагодетельствовать своих клиентов. Увы! Благодеяния
этого рода раздаются часто на счет блага общественного, на счет благоустройства
служебных отправлений, наконец на счет казенной или общественной кассы.
Смею
указать и еще на одну великую опасность, угрожающую крайнею деморализацией
всего дела. По идее все назначения, увольнения и пр. исходят от Высочайшей власти. Но ведь это одна фикция, ибо, без сомнения, о личностях в
необъятной массе чиновников со всей России Ваше Величество не может иметь
отдельного соображения. Доклады будет представлять управляющий, но ведь и он
относительно этой массы почти в том же положении. Однако, он имеет право
возражать, представлять свое veto противу предположений министерства и местных
начальств. На чем же он будет основываться?
На докладах своей канцелярии?
Но и эта канцелярия, подобно всем канцеляриям, не застрахована от своей
свойственной всем язвы - пристрастия, покровительства, кляузы и, наконец, взяточничества. Что, если в промежуток
между предложением и утверждением станут обращаться в
канцелярию эти ходатайства, заискивания, сплетни, нарекания, обвинения и, -
обычное дело, - приношения? В этом месте может развиться самая гибельная
эксплоатация назначений на места (...)
Самая
драгоценная способность правителя - способность организаторская. Это талант, не
часто встречаемый, талант не приобретаемый какой-либо школой, но прирожденный.
О людях этого качества можно сказать, что сказано о поэтах, что они родятся, а
не делаются (nascuntur, non fiunt)... Счастлив государственный правитель, когда
ему удастся опознать такой талант и не ошибиться в выборе. Ошибка возможна, и
не редки случаи, когда организаторский талант думают усмотреть в человеке
великого ума и красноречия. Но оба эти таланта не только различны, но и
совершенно противоположные. Логическое развитие мысли, способность к
диалектической аргументации, - почти никогда не сходятся с организаторской
способностью. Напротив того, человек, способный соображать способы действования и созидать план его - весьма часто бывает совсем неспособен изложить
доказательно то, что сложилось в уме его для действия. Но этот талант
открывается лишь на деле, а красноречие, действуя на умы логикой своих доводов
и критикой чужих мнений, быстро увлекает людей и вызывает сразу восторг и
удивление.
Корреспондент: А как лучше
организовывать работу учреждений, добиваться эффективности его деятельности?
Победоносцев: Для всякой практической деятельности
потребно искусство, оживляющее эту
деятельность, а искусство
приобретается трудом. Разумным и добросовестным, для чего необходимо руководство. Итак, всякое учреждение,
назначенное для практической деятельности, должно быть вместе с тем школой, в которой поколение новых деятелей приучается к искусству
дела под руководством старых деятелей. На этом
утверждается внутренний интерес каждого дела и нравственная сила, долженствующая оживлять его. При этих условиях
учреждение может возрастать и совершенствоваться, имея перед собой открытые горизонты:
есть чего ожидать и надеяться, есть путь, куда идти вперед. Но когда учреждение
немеет и мертвеет, замыкаясь в пошлых путах текущей формальности, оно перестает
быть школой искусства, превращаясь в машину, около коей сменяются наемные
работники, горизонты замыкаются, некуда смотреть, и нет стремления и движения
вперед. Такова может быть судьба новых учреждений, разрастающихся с усложнением
общественного и гражданского быта... Таков становится суд, как бы ни были в нем
усложнены и усовершенствованы формы производства, когда он перестает
быть школой для образования крепкого знанием, опытом и искусством судебного
сословия: формы застывают и мертвеют, а дух жизни исчезает в них, и сам может
стать такой же машиной, около которой сменяются лишь наемные работники.
Корреспондент: А что вы
скажете о проблемах местного госуправления?
Победоносцев: На окраинах России еще
нужнее, нежели внутри, прочные администраторы. Положение губернатора ныне
повсюду затруднительно вследствие множества новых законов, опутавших всякую
власть и перемешавших границы властей. Но именно по этой причине теперь, более,
чем когда-нибудь, губернаторская должность получает важное значение.
Распорядительный,
честный и разумный губернатор, действующих и не боящийся ответственности за каждый
шаг свой, служит именно теперь главною и единственной опорою порядка в
губернии. Напротив того, человек неспособный, равнодушный, канцелярист на этой
должности может принесть громадный вред, станет орудием в руках ловких и
недобросовестных эксплоататоров, коих всюду развелось много, и в самый короткий
срок может произойти при нем такая деморализация местного управления, которую
потом крайне трудно поправить.
До
чего может дойти при этом крупное и мелкое взяточничество, - трудно и
представить себе: так изобретательно искусство чиновников поживиться от темного
народа.
Необходимы
теперь более, чем когда-нибудь, дельные и притом прочные губернаторы.
Корреспондент: У нас принят
рад правовых актов, запрещающих госслужащим не только участвовать в коммерческой
деятельности, но и подрабатывать «на стороне». Как вы к этому относитесь?
Победоносцев: Дело это представляется мне
очень важным по своему нравственному значению и требующим большой
осмотрительности в решении.
Не подлежит сомнению, что
есть некоторые государственные звания и должности, с коими совсем несовместимо
участие в акционерных предприятиях. В последнее время случаи этого рода
составляли обыкновенное явление. Члены Госуд.Совета, сенаторы,
генерал-адъютанты и пр., состоя членами правления в банках, в железнодорожных,
страховых и т.п. обществах, в то же время принимали участие в суждении по делам
государственной важности, касавшимся до этих самых предприятий, являлись по
оным ходатаями в разных учреждениях и т.п. Смешение в этом деле личных интересов
с государственными доходило до бесстыдства.
Двигательною силою в этом
было желание обогатиться, нажить большие капиталы без большого труда. Нередко
случалось, что люди, неспособные ни к какой практической деятельности,
пользуясь только своим положением на службе или при дворе, давали свое имя для
участия в самых непрактических и искусственно сформированных предприятиях, для
того только, чтобы осуществить своим влиянием и ходатайством, затем создать
фиктивную ценность акций и приобресть себе большой капитал.
Этот соблазн подлежало прекратить непременно относительно
больших людей и важных должностей государственных.
Но независимо от этих
крайних случаев, в коих имелось в виду обогащение,
есть множество случаев совсем иного рода, относящихся до средних и мелких должностей в составе чиновничества. Здесь уже дело идет не
об обогащении, а лишь о приобретении средств для домашнего быта посредством
внеслужебных занятий. При всеобщей дороговизне жизнь стала трудна повсюду для
семейных чиновников. Многие из них, при государственной службе, искали себе
посторонних занятий и случаи к тому представлялись в разнообразной деятельности
по промышленным предприятиям, по работе в конторах, агентурах, правлениях и
т.п. Отрезать всем этим людям пути к пополнению домашнего их бюджета
дополнительным частным трудом без ущерба для службы было бы и несправедливо, и,
вместе с тем, не только не полезно, но и очень
вредно для государственной службы. Невозможно забывать, что у нас всякий
человек, получивший где-нибудь образование, стремится к государственной службе,
число чиновников умножилось до крайности при образовании новых учреждений, и
повсюду ощущается крайний недостаток в способных чиновниках. Наиболее способные
и деятельные из них находятся именно в средних и нижних чинах управлений и
канцелярий. Безусловное запрещение для них посторонних занятий заставило бы
именно способнейших вовсе оставить службу... и интересы службы от того
пострадали бы...
Итак, некоторые высшие
должности и звания должны быть объявлены безусловно несовместимыми с
учредительством и со службою в акционерных правлениях. Что касается до
остальных, подчиненных должностей, то должно быть объявлено, что чиновник,
состоящий в должности на службе и обязанный ей посвятить свою деятельность, не
вправе принимать на себя другие должности и занятия в частных предприятиях, не заявив об этом своему начальству.
Начальству представляется рассудить, возможно ли допустить это без ущерба для
службы и без нарушения основных правил служебной честности, - и кроме
начальства никто рассудить об этом не может. На то и поставлен начальник, а
если он плох или сам не честен, то уже дальше и искать нечего.
Корреспондент: Как вы
оцениваете общую ситуацию в России?
Победоносцев: Тяжело теперь жить всем
русским людям, горячо любящим свое отечество и серьезно разумеющим правду в жизни. Было тяжело, и есть, и,
горько сказать, еще и будет. У меня
тягота не спадает с души, потому что вижу и чувствую ежечасно, каков дух
времени и каковы люди стали. На крапиве не родится виноград, из лжи не выведешь
правду; из смешения лени, равнодушия, невежества с безумием и развратом не
возникает сам собою порядок. Что мы
посеяли, то и должны пожинать. Всем неравнодушным к правде людям очень темно и
тяжело, ибо, сравнивая настоящее с прожитым, давно прошедшим, видим, что живем
в какой-то ином мире, где все точно идет вспять к первобытному хаосу. И мы
посреди всего этого брожения чувствуем себя бессильными.
Боже, помилуй нас грешных и
спаси бедную Россию и от своих, и от чужих!
Корреспондент: Знаете,
Константин Петрович, уж столько раз сами наши соотечественники трагически
пророчили скорый крах России... А мы все живы, и все толкуем о «неминуемой
катастрофе». Исторический опыт вселяет оптимизм: ничего, «проскочим».
Беседу вел
Олег Горелов
СОВРЕМЕННИКИ И
ПОТОМКИ О К.П.ПОБЕДОНОСЦЕВЕ
Можно иметь различные мнения
о деятельности Победоносцева, но несомненно, что он был самый образованный и
культурный русский государственный деятель, с которым мне приходилось иметь
дело... Безусловно, честный в своих помышлениях и личных амбициях, большого
государственного ума, нигилистического по природе, отрицатель, критик, враг
созидательного полета.
С.Ю.Витте
* * *
«Гамлет по устроению и
Дон-Кихот по историческим задачам».
И.Аксаков
* * *
Речь Победоносцева... это
было отрицание всего, что составляет основу европейской цивилизации. Многие из
нас не могли скрыть нервного вздрагивания от некоторых фраз
фанатика-реакционера.
Д.А.Милютин
* * *
Если бы Победоносцев перешел
в лагерь оппозиции, то у нас давно были бы и Дума, и народное
представительство. Так этот человек мог достигнуть того, чего он хотел, и так
силен и могуч был его ум.
«Варшавский дневник»
* * *
Его деятельность в течение
25 лет - история России за этот период. По его воле, мы неуклонно шли назад,
хотя все чувствовали необходимость идти вперед. Победоносцева считали злым
гением России, но его логике, точно загипнотизированные, подчинялись все, и те,
которые от него нисколько не зависели.
«Пензенские губернские
известия».
* * *
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сок и мгла.
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла.
А.Блок. «Возмездие»
* * *
Вампирическим туманом окутал
Победоносцев политику и тактику двух самодержавных царствований, в которых его
влияние было неограниченно...
А.Амфитеатров
* * *
Победоносцев «был альфой и
омегой правительственных мероприятий. Если в Германии был Бисмарк, то у нас был
Победоносцев...»
«Одесские новости».
* * *
Подобные люди не способны
увлекать других, они сами не идут вперед и мешают идти тем, кто отважнее их.
Е.М.Феоктисов.
Начальник Главного
управления
по делам печати в 1883-1896
гг.
* * *
Этот старик (Победоносцев -
О.Г.) казался моложе нас всех, по крайней мере живее, оживленнее в движении,
речи, легкой изящной шутливости, бесспорном уме, светившемся в его глазах.
В.В.Розанов
* * *
«Дикое темное поле и среди
него гуляет лихой человек»... Он
(Победоносцев - О.Г.) сказал с
враждой, с опасением и презрением последнее слово. Руки его лежали на столе:
-А когда так, - кончил он, -
то ничего в России так не нужно, как власть, власть против этого лихого
человека, который может наделать бед в
нашей темноте и голытьбе пустынной.
И пальцы его грозно сжались,
как бы хватая что-то.
В.В.Розанов