Барон Н.Н. Врангель

                          ХРАНИТЕЛЬ «ЭРМИТАЖА»

                       Вместо предисловия

 

Июнь 1915-го. Идет мировая война. Война гражданская, с ее незамысловатой песней о “черном бароне”, еще впереди. Будущий белый генерал барон П.Н.Врангель получает известие о смерти в военном госпитале младшего брата Николая...

Годом позже в Петрограде был издан “Венок Врангелю” - воспоминания друзей Николая Николаевича, устроителя художественных выставок, талантливого историка искусства и блестящего литератора. В книге были опубликованы воспоминания князя С.Волконского, П.Вейнера, В.Верещагина. А.Бенуа, близко знавший барона, писал: ”Возможно, что будущие поколения будут говорить о какой-то эпохе Врангеля, подразумевая под этим как ...его личную деятельность, так и то, что возникло вокруг него, непосредственно до него и непосредственно после него”

Имя Н.Врангеля - колоритнейшего персонажа культурной жизни России начала ХХ в. - сохранилось в переписке, дневниках и воспоминаниях современников: А.Блока и Г.Иванова, М.Добужинского и М.Волошина, С.Маковского и И.Грабаря, К.Сомова и А.Ремизова и др. Но, похоже, тень знаменитого брата легла на наследие барона Николая Николаевича Врангеля. В советские годы о нем предпочитали не вспоминать. Годы эти, слава Богу, миновали; пора извлечь из забвения имя одного из тех, кто в начале столетия участвовал в созидании отечественной культуры.

 

 

 

                                                            

                                                                        Герб рода Врангелей

 

Барон Николай Николаевич Врангель родился 2 июля 1880 г.  в имении Головковка Чигиринского уезда Киевской губернии двумя годами позже брата Петра. Их отроческие годы прошли в Ростове-на-Дону, где семья Врангелей проживала до середины 90-х годов.

Глава семьи Николай Егорович Врангель возглавлял страховое общество “Эквитэбль”, занимался и общественной деятельностью -  гласный городской Думы, член Правления Общества спасания на водах, председатель Южно-Русского Общества любителей правильной охоты... С не меньшим азартом и настойчивостью Врангель-отец охотился и “за стариной” - приобретал картины и миниатюры, коллекционировал редкие ковры, фарфор, старинную мебель, собирал книги.

Воспитанием детей (в 1884 г. появился на свет Всеволод) занималась Мария Дмитриевна, она же направляла домашнее образование Петра и Николая. В семейной библиотеке - сочиненные бароном Н.Е.Врангелем две драмы из эпохи Смутного времени (“Петр Федорович Басманов”, “Марина Мнишек”. СПб., 1886), справочные издания. Не исключено, что и расхожие Ф.Брокгауз и И.Ефрон. Во всяком случае, из VII тома Энциклопедического словаря, вышедшего в 1892 г., его сыновья могли узнать  некоторые сведения о родословной: “..Врангели - графы, бароны, дворяне датского происхождения...Сведения об этом древнем роде доходят до начала XII столетия...В XVI веке род Врангелей распался на 20 самостоятельных линий. Больше всего Врангели выдвинулись на военном поприще не только Дании и Швеции, но Германии, Австрии, Голландии и Испании, а впоследствии и России... На русской службе они появляются в последний период Семилетней войны и в последующих турецких войнах. Из них было 18 генералов, 2 адмирала”.

Не менее занимательна и  родословная  матери Николая Егоровича - баронессы Дарьи Александровны (рожденной Рауш фон Траубенберг). Со слов старших родственников, Николай Егорович рассказывал сыновьям (впоследствии писал в мемуарах): “одна из моих бабок - темнокожая дочь генерал-аншефа Петра Ганнибалова, сына “арапа Петра Великого” и прадеда Пушкина - была православная, то и мы, ея потомки, были крещены в православной вере и совершенно обрусели”. Здесь, однако, в воспоминаниях барона, написанных в эмиграции в основном по памяти, а изданных спустя год после смерти автора, допущена неточность (или, скорее всего, опечатка?).

В действительности, барон Н.Е.Врангель был правнуком младшей дочери крестника Петра I - Cофьи Абрамовны, вышедшей в 1781 году замуж за А.К.Роткирха. Между прочим, А.Роткирх написал в 80-е годы, по просьбе П.А.Ганнибала, так называемую “Немецкую биографию” своего знаменитого тестя. Подлинник остался у наследников автора, которые с конца XVIII века обосновались в Ямбургском уезде на землях пожалованных зятю “арапа” в царствование Павла I. А.Пушкин изучал ганнибаловскую ветвь своей родословной по копии, долгое время хранившейся в псковском имении П.А.Ганнибала.

В письмах Ольги Сергеевны, сестры поэта, мелькают фамилии  ингерманландских тетушек и кузин - Шемиоты, Бистромы, Траубенберги, Врангели... Вполне естественно, что и А.С.Пушкину были известны (а может быть и знакомы) родственники по линии Роткирхов. Во всяком случае изучение сохранившегося в черновиках пушкинского наброска “В 179* году возвращался я...” подвело Н.К.Телетову к выводу о том, что “Пушкин знал о своем родстве с Траубенбергами” и “несомненно использовал” семейные реминисценции в своем незаконченном творении.

Между тем, А.С.Пушкин был “прописан” и в родословной Марии Дмитриевны. С.Д.Полторацкий, с 1821 года собиравший рукописи Александра Сергеевича,  не единожды встречался с поэтом. Среди раритетов  авчуринского архива - рукопись оды “Вольность”, стихотворение “Кинжал”(с правкой А.Пушкина), экземпляр первого издания “Полтавы” (СПб., 1829) с надписью на шмуцтитуле:”Полторацкому от Пушкина. 2 апр. 1829 г. Москва”, несколько комплектов “С.-Петербургских ведомостей” и комплект “Московских ведомостей”за 1759 г. (неполный) и т.д. Пушкинское послание - “Я помню чудное мгновение...” - хранила кузина дотошного библиофила - Анна Петровна Керн (рожденная Полторацкая)... 

На лето семья Врангелей уезжало из Ростова в деревню. “..Мальчиков я стал брать на охоту, когда им не было еще десяти лет, - вспоминал экс-председатель Правления Южно-Русского Общества любителей правильной охоты, - и вскоре оказалось - в мое посрамление. Охотник я был страстный и пулей в крупного в крупного зверя попадал недурно, но, увы, по перу то и дело пуделял. Стрелять в лет от излишней горячности я никогда хорошо не научился, и мальчики, к их великой гордости и моему   конфузу,     вскоре меня заткнули за пояс, особенно Петр..”.

 Весело отмечались детские именины - под руководством Марии Дмитриевны устраивались театральные представления, сопровождавшиеся фейерверками и угощением деревенских ребят. Врангель-отец, почетный мировой судья Ростовского округа,  принимал крестьян, приходивших  к нему за советами, и  решал третейским судом их тяжбы.  “К жене обращались за медицинской помощью, - читаем далее в мемуарах барона, - предпочитая, как все русские простолюдины, лечиться у барыни, чем у заправских докторов”.

В 1892 году, вслед за Петром, поступил в реальное училище и Николай, который, по собственному шутливому признанию, “с детства дурным поведением страшил гувернеров и учителей”.   И все же наибольшее беспокойство у Марии Дмитриевны вызывал  младший - Всеволод, не отличавшийся крепким здоровьем. Барон Н.Е.Врангель вспоминал, что “однажды, когда ему было около двух лет, и он с матерью и няней гулял на улице, к ним подошел известный всем в городе Ростове дурачок “юродивый” и погладил малютку по головке.

”- Не нудь его, не неволь, - сказал он жене, - проживет только девять лет”. - Словам идиота придавать значение, конечно, глупо. Но глупо или нет, они болезненно отозвались в душе. Особенно на мать они произвели неизгладимое впечатление”. В марте 1895 года юродивый вновь появился... На кладбище, у могилы Всеволода.

Через два года семейство Врангелей переехало на жительство в Петербург. Барон Николай Егорович - не без помощи своего давнего знакомого С.Ю.Витте - довольно быстро вписался в финансовые круги северной столицы. Министр финансов свел русского барона с прусским подданным директором Петербургского Международного коммерческого банка А.Ю.Ротштейном. Праправнук Ганнибала, имевший опыт управленческой деятельности и обладавший необходимыми средствами, в качестве доверенного лица вошел в состав ряда акционерных обществ, оказавшихся в сфере интересов ведущего столичного банка.  В руководящих органах некоторых из них - Биби-Эйбатское нефтяное общество, Амгунская золотопромышленная компания, Товарищество спиртоочистительных заводов, акционерное общество “Сименс-Гальске” - он оставался до 1918 года.

Старший сын Петр поступил в Горный институт императрицы Екатерины II, а Николай продолжил учебу в IV Петербургском реальном училище. Уже тогда он заинтересовался историей и литературой и, по свидетельству П.П.Вейнера, “стал близко приглядываться к искусству”. В родительском доме - старинная мебель. Прекрасное собрание портретной миниатюры. Среди живописных полотен отцовской коллекции - “Распятие” немецкой школы XV в., “Триптих” школы Мемлинга, “Мужской портрет” Тинторетто, картины Ф.Рокотова (“И.Л.Голенищев-Кутузов”, “Обнаженная девочка”), портреты “спутников Пушкина” - Г.Р.Державина (раб.Тончи), К.Н.Батюшкова (раб.О.Кипренского), копия портрета И.А.Ганнибала (раб.Д.Левицкого), портрет А.И.Труабенберга. Дед Николая Егоровича, к слову, приходился внуком генерал-майору М.М.Траубенбергу, погибшему в январе 1772 г. в ходе казацкого бунта в Яицком городке. А.Пушкин упоминает о нем в “Капитанской дочке” и “Истории Пугачева”.

Хорошо были известны Врангелям и портреты Н.Н.Пушкиной-Ланской (раб.В.Гау и т.н.”макаровский”), а также вещи А.С.Пушкина (нпр., жестяная настольная масляная лампа), хранившиеся у А.П.Араповой (рожденной Ланской). Старшая дочь Натальи Николаевны от второго брака была дружна с семьей Николая Егоровича, а также с его сестрой Д.Е.Обуховой (последняя, как и А.П.Арапова, владела земельной собственностью в Пензенской губернии).

Между тем, закончить училище Николаю не удалось - для поправления здоровья (после воспаления легких) он был увезен в конце 90-х годов  в Западную Европу.

Пребывание за границей - церкви, музеи, дворцы, галереи - много способствовало художественному развитию юноши. В Дрездене немало интересного можно было узнать и от дяди - чрезвычайного посланника и полномочного министра  барона А.Е.Врангеля. Он рассказывал о декабристах П.Свистунове, П.Бобрищеве-Пушкине, И.Анненкове, Ф.Вольфе, И.Пущине, а также о М.Бакунине, с которыми в 50-х гг.  познакомился в Сибири. Но, пожалуй, все же чаще Александр Егорович вспоминал о Ф.М.Достоевском, с которым близко сошелся во время своей службы семипалатинским прокурором.

Последние годы ХIХ в. барон Николай Врангель жил в Италии. В  1900 г. вернулся  в Петербург. В отличие от старшего брата Петра, избравшего военную карьеру, Николай окунулся в “Мир искусства”. Позже и сам недоумевал. Даже потешался:

                     ...И странно мне, что повесть давних лет

                      Мне смутным эхом сердце взволновала.

                      Что это - правда жил я или нет

                      В дней Александровых прекрасное начало?

 В 1902 г. в залах Академии художеств состоялась первая “врангелевская” выставка - “Русская портретная живопись за 150 лет (1700-1850)”, где, между прочим, экспонировались картины “из собр. бар. Н.Е.Врангеля”: “Портреты неизвестной” (два - раб. Г.Дау, один - М.Теребенева).

Александр Бенуа, консультировавший устроителя выставки, стал бывать у Врангелей. Семейный портрет - “кое-какие традиции либерализма в духе 50-60-х годов” - в воспоминаниях уточняется: “Военного Врангеля (Петра- А.М.) я у Коки ни разу не встретил, и Кока никогда о нем не говорил... Матушку же Коки я встретил всего два раза и очень жалею, так как уже тогда ходил слух, вполне затем подтвердившийся, что именно она была настоящей духовной воспитательницей своих сыновей”.

Более детально мэтр мирискусников прописал портрет Врангеля-отца: “это был высокого роста господин с крупными чертами лица, с едва начинавшей седеть бородой, недостаточно скрывавшей его некрасивый рот. Мясистые губы его сразу же бросались в глаза своим сероватым цветом и сразу выдавали арабское или негритянское происхождение”. “Африканский след” запечатлен в мемуарном эскизе, посвященном Врангелю-сыну:“что-то арабское было и в Коке, и не только смуглости лица и в каком-то своеобразном блеске глаз, но и в сложении, во всей его повадке, в его чрезвычайной живости и подвижности, в чем-то жгучем и бурном, что сразу проявлялось, как только он чем-либо заинтересовывался”.

В 1902 г., по свидетельству П.П.Вейнера, барон Н.Врангель совершил свою первую поездку по провинции “с нарочитой целью отыскивать и изучать произведения искусства, рассеянные и забытые по далеким уголкам Руси, объездил Поволжье и особо исследовал Арзамас”.

Годом позже, Н.Врангель подготовил каталог выставки “Старый Петербург”, устроенной князем С.А.Щербатовым  и В.В. фон Мекком.

В 1904 г. вышел двухтомный труд Н.Н.Врангеля “Русский музей императора Александра III. Живопись и скульптура”, являвшийся по существу каталогом художественных произведений музея.

Многие последующие художественные выставки: “Таврическая выставка портретов” (1905), “Старые годы” (1908), “А.Г.Венецианов в частных собраниях” (1911), “О.А.Кипренский в частных собраниях” (1911-1912), “Ломоносов и Елизаветинское время” (1912), “Сто лет французской живописи” (1912), “Памяти П.П.Семенова-Тян-Шанского” (1914) - не обошлись без деятельного участия барона Н.Н.Врангеля, который на многих состоял генеральным комиссаром, составлял каталоги или путеводители.

В 1906 г. Барон Н.Н.Врангель был принят в штат Императорского Эрмитажа. Известный библиофил В.Адарюков вспоминал: “Имена некоторых хранителей пользовались почтенной известностью - как исключительных знатоков, зарекомендовавших себя рядом ученых трудов; в числе таковых надлежит назвать: Я.И.Смирнова, фон Ленца, Маркова и в особенности Н.Н.Врангеля...[который] несмотря на свои молодые сравнительно годы, владел огромными знаниями, большим художественным вкусом и исключительной зрительной памятью; увидев раз какую-нибудь картину, он совершенно точно запоминал ее раз навсегда. Я помню, что одно лицо купило в Лондоне за значительную сумму портрет Петра I, якобы написанный с натуры во время его пребывания за границей. Когда портрет прибыл, многие собрались его посмотреть, все восторгались, и последним пришел Н.Н.Врангель; едва взглянув на портрет, он сказал: “Копия, оригинал в Гатчине”. Все были поражены, но на проверке оказалось, что Н.Н.Врангель был прав”.

Барон прекрасно владел пером - статьи об искусстве после петровского времени печатались в “Русском архиве”, “Русской старине”. С 1907 г. Николай Николаевич становится постоянным и активнейшим сотрудником журнала “Старые годы”.

Летом 1909 г. - очередная  поездка по дворянским усадьбам. Рассказ о дорожных впечатлениях - на страницах “Старых годов”: “Когда зачитываешься “Рассказами бабушки”, воспоминаниями Вигеля или “Детскими годами Багрова внука”, когда чувствуешь еще живыми и “Евгения Онегина” и “Дворянское гнездо” - кажется страшным и невозможным кошмаром, что эта близкая к нам быль уже не явь и унеслась безвозвратно. Просто не хочется верить, что вырублены “Вишневые сады”, что ушли с земли старые помещики, что Разуваевы и Колупаевы - щедринские герои - заняли их места.

Едешь по бесконечным дорогам, вдоль пахотных земель, вдоль шумящих лесов и прихотливых змей-речек, едешь по бедным обнищавшим деревням и с ужасом и тоской видишь разруху, страшную разруху на каждом шагу...Картин в русских усадьбах теперь также сравнительно мало. Во-первых, пожары, съедавшие все усадьбы, во-вторых, то странное отношение, которое было ко всему достоянию предков. На предметы искусства в России было всегда какое-то непонятное гонение. Разрушали все что могли и просто из любви к разрушению, свойственной русским, и по принципу. Даже иконы, священные реликвии, вдохновенные, экстазные лики Бога и Его святых яростно уничтожались русскими...Но то, что уцелело по странной случайности, погибло в разрухе русской революции... В общем костре жгли беспощадно все, что поддавалось сожжжению, рвали, резали, били, ломали, толкли в ступе фарфор, выковыривали камни из драгоценных оправ, плавили серебро старинных сосудов. В области разрушения у русских не было соперников..”.

Замечательное эссе “Помещичья Россия”, по свидетельству П.Вейнера, составило основу доклада А.Ф.Кони в Императорской Академии наук о награждении журнала золотой медалью Пушкина.

      В предвоенном 1913 г. в издательстве “Сириус” вышла очередная книга Н.Н.Врангеля “Венок мертвым” (художественно-исторические статьи).  В очерках, составивших эту книгу, не все суждения автора, быть может, бесспорны, но ведь подчас важнее не что, а как. В предисловии Николай Николаевич писал: “...Скачками и часто нелепо, развивалась наша история, но даже в этих непоследовательностях ея можно уловить некоторую преемственную связь. Тогда понятным становится многое, что не вполне усваивалось, тогда в хаосе явлений четко и явственно вырисовывается основная черта русского характера, русской истории и русского искусства. Неожиданное, непоследовательное, иногда новое, но всегда несходное со вчерашним, крайность против крайности, вычура против простоты, гениальность против убожества - вот характерные черты, так верно названные “самодурством”.

          Это выразительное слово могло бы стоять в заголовке всей истории русской культуры. В хорошем и скверном значении его, в прихотливой ли грезе, в необоснованном чудачестве или в кровавом злодействе, но почти всегда и неизменно самодурный дух русского человека объясняет его поступки и его творчество. В этом сила и слабость наша, в этом наше уродство и красота, в этом наше “кликушество”, наша близость к земле и к небу..”

        “В своеобразной форме своих очерков, - заметил впоследствии А.Ф.Кони, - он осуществлял задачи истории, как они намечены еще Цицероном, и являлся не только свидетелем прошлого (testis temporum) и хранителем памяти о нем (vita  memoriae), но и вдумчивым его толкователем ( lux   veritatis)..”

Среди наследия барона Н.Врангеля - труды по истории русского и западноевропейского искусства: “Миниатюры Императорского Эрмитажа” (1908), “Борисов-Мусатов” (1910), “История скульптуры” (1911), “Мадонна Бенуа Леонардо да Винчи” (1914)...

Август 14-го разрушил планы, отодвинул замыслы на будущее.“В настоящую минуту великая война, начавшаяся не по воле людей, а являющаяся решением мировых вопросов, - писал барон Н.Врангель в сентябрьской “Речи”, - требует иного врачевания и иной духовной пищи, чем та, которой питалось и жило еще вчерашнее поколение. Теперь, сегодня, и только сегодня, нужно иное и, конечно, не воспоминаниями о прошлом суждено нести облегчение нынешнему страданию России. Будем же скромны и признаем, что нем нам дано спасти человеческую душу и, смиренно притаясь, не отрекаясь от своих богов, будем верить, что любовь и братство сейчас более нужны, столь же прекрасны, и только им нести все свое посильное старание

       В октябре 1914 г., после непродолжительной работы в Красном Кресте в Петрограде, барон Н.Врангель отбыл на войну в качестве уполномоченного на поезде имени Великой княжны Ольги Николаевны. Курсируя по Западному фронту, вывозил раненых.

          “Весной 1915 года он опять приехал к нам, - вспоминал Николай Егорович, - Ужасы войны побудили его глубже вдуматься в мировые вопросы, во многое, на что прежде, поглощенный своими специальными занятиями, он не обращал внимания. Кругозор его расширился, ум окончательно созрел; он замышлял теперь большой исторический труд, затрагивающий мировые проблемы. План уже был готов. Кончится война - он его осуществит. Полон этой надежды, он снова уехал”.

       И, наконец, “венок”  князя С. Волконского: “.. Осталась в его последних бумагах маленькая записка, по-видимому начало какой-то книги. Озаглавлено “Лик Смерти”. В этих нескольких строках он говорит: ”Единственная цель книги “О смерти”, - показать, как неизъяснимо прекрасна жизнь”. Затем, параграф - “Это было в провинциальном городе. В жаркий хмарный день”. Новый параграф - “Я видел ее”. И опять параграф - “Она вошла так неожиданно и странно..”.

           Скончался  барон Н.Н.Врангель в  Варшаве 15 июня 1915 г.

           Вниманию читателей предлагается статья «Искусство крепостных» из сборника барона Н.Н.Врангеля «Венок мертвым», изданной в Санкт-Петербурге в 1913 году.             

                                                                        Аркадий Анатольевич Мурашев

                                                               Кандидат исторических наук